В белорусской деревне живут хуже, чем в русской

Эта история возникла из ничего. Наблюдал я как-то в Минске за агонией белорусского протеста, и позвонили друзья из Москвы — попросили: а привези-ка продуктов. Колбасы. Той самой. Белорусской. Без ГМО и химии. Сделанной по советскому ГОСТу.

Я им — да вы чего?! У нас, в России, белорусских магазинов — как у Батьки омоновцев.

Ан нет, отвечают, подделывают, гады. Нам бы настоящей еды. Первозданной...

И в своей гастрономической тоске напомнили мне китайца в Благовещенске, который пер через границу в Харбин грандиозную тележку молока и горько упрашивал помочь пройти таможню.

— Куда тебе столько?! — спросил я тогда у него.

— Вкусна очинь. Руський молоко — харашо, китайський — г… о!

А тут обратный эффект: русский, значит, г...? — удивился я.

МЕСТОРОЖДЕНИЕ КОЛБАСЫИ уже засобирался в Москву, но мой старинный минский приятель объявил, что едет навестить родителей. Поехали со мной, говорит. Кто еще тебе покажет настоящую белорусскую деревню?

Вы, дескать, российские журналисты — существа лопоухие, на белорусскую глубинку смотрите, как ребенок на конфету. Слюни пускаете — обертка красивая...

— Жизнь нашу, — сказал приятель, — надо увидеть изнутри. Иначе — наврут. Так уж у нас, у партизан, заведено.

А чего нет? Интересно же увидеть то, чем гордится Лукашенко, — колхозную жизнь. Это же месторождение правильной колбасы.

— Тем более, репортажи из ваших колхозов, — говорю я приятелю, — дурацкие.

Иностранец обычно спрашивает: как жизнь? Молчат колхозники.

<Вы за кого — за Лукашенко или оппозицию?!> Тишина.

Одного из моих знакомых, наихристианнейшего из российских корреспондентов, даже осенило: молчат в поддержку России?!

— Ладно, поехали, — выделяю на эту авантюру полдня. Благо деревенька у самой российской границы, там — фьють и ты в Смоленске...

Но как только я переступил порог обычной белорусской избушки, что притулилась в центре маленького села — понял. Боже...

<НОРМАЛЬНО ЖИВЕМ. ПОКАЗУХА>Деревенька кукольная. Маленькие домики на два окна простодушно таращились на дорогу. На русский взгляд, словно раздетые.

Без заборов вообще! Если в России дом широк, коренаст, обнесен забором-стеной, который взмывается в высоту на сколько хватает денег, то в Беларуси дома (я потом объездил много деревень) одинаково маленькие, скромные, с прозрачной сеточкой вместо ограды. Живем, дескать, честно, пусть люди видят. (Местные, правда, говорят: есть и богачи. Но в Беларуси ставить замки не принято, для замков у них свои <vip-заповедники>.)</vip-заповедники>

Захожу. Внутри — низенькие потолки, маленькая побеленная печка и… принявший на грудь отряд селян.

— Андрюха приехал! — гаркнуло застолье.

— Это друг, из Москвы, проездом, — объявил Андрюха легенду, указывая на меня. — Путешествует.

— Мужики! — говорю. — В России вам жутко завидуют. Батька не дал развалить колхозы. И сразу скажу — вы молодцы. Скотина орет, трактора ездят, вокруг чисто...

И не было в моем тосте тайной издевки, великоросского снисхождения — мол, бедненько, но чистенько. Был чертовски я искренен...

— Переедешь границу, в Смоленскую область, — говорю, — сразу грустно. Там березы на полях. А у вас! Вспахано, побелено.

Задумчивая тишина.

— Да нормально живем, — наконец согласился кто-то в углу. — У меня сын. Хирург-онколог — под Минском работает. Его в Австрию зовут на работу. Не едет.

— Почему? — удивился стол.

— А на хрена мне? — там же, в углу, обнаружился и хирург. — Там зарплата больше, но цены выше. И у нас можно подзаработать.

— Как? — хихикнул стол.

— Подарочки берешь?

Хирург закатил глаза.

— Все вам расскажи! — под хохот вступился за сына батя.

— Нормально мы живем, — кивнул мне степенный хозяин дома, комбайнер. — Стабильно. Президентские дома строят (госпрограмма жилья для специалистов), технику новую недавно привезли. В школе вон продленка работает — государство ее оплачивает, чтобы дети по улицам не околачивались, пока мама-доярка на смене...

— И кто бы чего ни говорил, — хозяин обвел взглядом стол. — Живем спокойно. И то хорошо...

Чокаемся. Любуюсь хорошими лицами. Белорусская деревня. Солнце. Легкий запах то ли навоза, то ли настоянного на травах воздуха… Мужики после работы. Точат лясы.

И вдруг.

— Показуха! И живем мы плохо, — рявкнул мой сосед.

— Костя! — подкинулась жена. — Опять получится, как в прошлый раз.

— Я и в КГБ скажу — по-ка-зу-ха! Бегут все из деревни с таких зарплат. И каждый тут знает, что все катится к чертям! Чего, я не прав?! Ну давайте расскажем москвичу, как мы живем на самом деле.

Вот кто помнит, как зовут нашего председателя?

— Костя, кажется… — предположил один.

— Не, Костю выгнали. Петр Николаевич был, на <Ниве> катался. Но его тоже убрали. У нас каждые полгода новый председатель...

— В том и дело! — бузил мой сосед. — У меня 30 лет стажа, и я помню времена, когда Минская сельхозакадемия была лучшей в Союзе! А теперь туда берут оболтусов и двоечников, лишь бы выполнить <план по специалистам>. Колхоз, в котором я в прошлом году работал, развалил такой болван. Подкаблучник. Его жена — главный экономист — начала оптимизацию. Эту ставку убрать, ту уполовинить. Люди и так получали по 200 долларов, а их еще дармоедами называли. И чем кончилось? Меня, слесаря высшего разряда, отправила зимой ломом навоз колоть! Все поувольнялись. Все рухнуло.

— Чего брешешь! Ничего не рухнуло, — вспыхнул хозяин.

— Ты на меня не рычи, лукашист! — поморщился слесарь и продолжил: — Хотя тут он прав. В Беларуси рухнуть ничего не может. В колхоз вкачали еще государственных грошей. Прислали спецов и даже новые трактора...

— А пришла бы Тихановская — не было бы ни денег, ни тракторов, — предположил кто-то.

И собрание уже было потонуло в спорах о политике… Как один из мужиков задумчиво сказал:

— Я ж сантехник, по домам хожу, вижу, как люди живут. Был такой случай...

<ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ДОМА> И ГОСЦЕНЫ- Приехали из России как-то друзья и не нарадуются: у вас, говорят, социализм, — начал сантехник Сергей. — Деревня живет, трактора, стада, квартиры раздают. Так почему вы, белорусы, такие хмурые, чего ворчите? А я что? Я молчу. Пусть верят в сказку. А так зарплата в колхозах 150 — 250 долларов. На все фиксированные госцены. Потому и фермеров в стране почти нет — из-за госцен ты производишь в убыток.

(Нашел в интернете постановление минсельхоза Беларуси от 17.03.21. Пшеницу 2-го сорта, например, у крестьян закупают по 100 долларов за тонну. В России же эта пшеница торгуется по 200 долларов. То есть, ограбив село на закупках, государство продает продукты втридорога за рубеж. А потом компенсирует убытки колхозов дотациями. Раньше их раздавали щедро — с 1995 по 2015 год около сотни миллиардов долларов. Но сейчас все меньше, а убытков все больше...)

— Хозяйства копят долги, денег ни на что нет, люди из деревни бегут, — продолжает Сергей. — А власти взамен строят <президентские дома>. Для специалистов. На самом деле — чуть ли не любому, кто согласится приехать в колхоз. И по деревням гастролируют оборванцы и алкаши.

По словам сантехника, чего он только не повидал. В одном особняке <переселенцы> сожгли полы. В другом — срезали батареи. В третьем — держали свиней, и навоз пришлось выгребать грузовиками. И даже если в <президентском доме> жил культурный человек, на него падала штукатурка, трескались стены, вышибало окна. Дурно сделанные дома просто рассыпались.

— Как в СССР, — говорит белорус, — государственное — значит ничье. Значит, плевать...

— Но у нас-то в России еще хуже, — ворчу. — В Самаре, Воронеже, Ростове сельское хозяйство на подъеме, а заедешь севернее — в исконно русское нечерноземье, под Владимир, Рязань, все мертвое...

— Потому что там, как и у нас — зона рискованного земледелия, — объясняет Сергей. — Она малорентабельна. Только на белорусском трудолюбии и выживаем. Я в Смоленской области печки клал. Там народ за те деньги, за которые мы тут вкалываем, пальцем не пошевелит. Они потому и белорусов любят нанимать — мы народ неизбалованный...

По курсу это 24 тысячи российских рублей. Для белорусской глубинки это хорошие деньги

БИЗНЕСУ СПУСКУ НЕ БУДЕТ 

Переночевав в маленьком родительском доме моего друга, к утру я был полон белорусской горечи.

Знал, что местную школу закрыли, и теперь сонных детишек будят в 6 утра и везут за 50 километров в райцентр. Знал, что и детсад, где на 7 младенцев десяток нянечек и поваров, рано или поздно исчезнет.

Что все вокруг укрупняют: крепкие хозяйства сливают с отстающими, закрыт местный масло-завод, чье масло считалось лучшим (так власти оставили на плаву конкурента из соседней области).

Что робкие попытки местных <выползти> из-под государства в частный бизнес все реже заканчиваются счастливо. Смельчака встречают гигантский бюрократический аппарат и волокита, способная согласовывать ларек по продаже пирожков годами.

Один начинающий бизнесмен взял в аренду брошенную школу под козью ферму, вложил деньги. Но пришел глава администрации — мол, планы изменились, освобождай здание. Тот, конечно, в крик о законе, правах, суде. А чиновник: <Да мы этому судье!> — и хлопнул ладонью по кулаку (с эротическим подтекстом — намекая, что будет с судьей, если заартачится).

Горе-бизнесмен долго бегал с видеозаписью этого <хлопка> по инстанциям, пока его не принял КГБ и не пришлось бежать за границу как <пособнику польской разведки> и <бело-красно-белых* фашистов>.

Странно, но фоном всех этих разговоров служил телевизор, который словно специально крутил сюжет: <Лукашенко на кожевенном заводе в Гатове>. В это Гатово щедрое государство вложило десятки миллионов долларов, и президент приехал с грозной инспекцией — на что, мол, пошли народные деньги?

Лукашенко каждый год показательно убирает картошку и арбузы в своей резиденции. Ведь он и сам когда-то был директором совхоза. Фото: БелТА/ТАСС

Обычно директору в таких случаях светил арест.

Клиенты-обувщики твердят: плохая кожа. Ни на что не годится. Экономисты — катастрофа. Одни убытки. Инвестор вкрадчиво намекает: хочу купить госпредприятие. И ему выгода, и государству облегчение.

— Нет, — бьет по столу Лукашенко. — Не продадим! Вот пусть трудовой коллектив примет решение, потом район, министерство, правительство, а потом я. Может быть...

И вместо разноса — куда дели бюджетные деньги?! — президент дарит директору Ольге Политико… иконку.

<Это спасет тебя от бед, больше у меня ничего нет. Как придешь к министру, то в карман (руку. — Ред.) сразу, чтобы меньше было претензий>, — трогательно советовал Лукашенко. И велел выделить госзаводу еще 9 миллионов белорусских рублей и 2 миллиона долларов.

— Боится Лукашенко предпринимателей, — зевнул мой проводник Андрюха. — А после митингов так вообще видит одну измену. Наша бизнесвумен Тарасевич недавно заявила, что частный бизнес работает вопреки всему, умудряется генерировать 26% ВВП и половину валютных поступлений. Пожаловалась, что проверяющие закрывают и штрафуют частников <за отсутствие мусорницы в левом углу>. Лукашенко так на нее кричал! Пообещал вообще все выжечь <каленым железом>. (<Беларусь — не Россия, власть на колени перед бизнесом не встанет! — воскликнул президент. — Спуска вам не будет, пока я в этом кресле>.)

КСТАТИЖивые <комсомольцы>Затянула меня белорусская деревня. Светлая, добрая, работящая. Так я и двинулся к российской границе. Из колхоза в колхоз. Из села в село. Пока не вышел к околице колхоза странного, невозможного.

Колхоза <Комсомольская правда>, что в селе Воронцевичи.

— Да, я работаю в <Комсомольской правде>, — повторил мне тракторист, недоуменно пожимая плечами.

Мы тряслись в его будке, что помогало мне скрыть хохот.

— У нас, в <Комсомольской правде>, ведь как, — рассказывал тракторист. — Весь день по уши в дерьме. В <Комсомолке> начальников толпа. То там копаешь, то там...

— Удивительно, — мелко трясся я.

— А платят хреново. Минималку. Причем часть — продуктами из сельмага. И водку перестали давать, звери, после того как наши дуры-доярки с зарплаты напились… А так с этих денег только покушать. Ни на что не отложишь.

Школу старинную, 130-летнюю, в <Комсомольской правде> из-за недофинансирования закрыли, хотя учились 50 детей. И подозревают <комсомольцы>, что, похоже, все. Деньги у государства заканчиваются. Система сбоит. Пора думать — что дальше.

Что работать сейчас хорошо в лесхозах, там зарплаты высокие — потому как в Белоруссии массово вырубаются леса. Последние источники валюты...

Мы подъехали к автохозяйству, где блестели новенькие трактора. И я зря сказал: <Ну что вы ворчите, чего власть ругаете, смотрите — какая красота!>

Получил в ответ: <Иди сам работай на этой фанере, умник>. <Вот раньше был МАЗ, а теперь на сезон не хватает — сыпется к чертям>. <У меня коленвал пополам! Коленвал! Они его из железа или пластилина делают?!> <Нам бы иностранную технику, а нам отвечают — рабочих МАЗа, что, уволить?!>

И с легким матерком закипела снова работа в <Комсомольской правде>. Повезли фураж коровам, пошли куда-то цистерны, запылили трактора.

— Эй! — вдруг вспомнил я о главной белорусской тайне. — Почему у вас молоко и колбаса такие вкусные?

— А я только сегодня расписался в журнале учета три раза, — крикнул из кабины <коллега> — <комсомолец>. — Требуют ГОСТ, ГОСТ… Считай, ты ешь нашу дисциплину!

И ухмыльнулся.

— Вкусно?

ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЧУДА

<Извольте помогать. Просим по-хорошему>Интересную и показательную историю рассказал журналистам <КП> один из российских айтишников. Он открыл в Минске филиал своей московской компании. Почему бы нет? Налоги на IT-бизнес Лукашенко установил в Белоруссии на зависть всей Европе — грошовые.

Но однажды раздался звонок. Из Минска.

— Звонили из белорусского КГБ, — до сих пор поеживается московский бизнесмен. — Приезжайте, говорят, есть разговор. Ну, приехал. Всю дорогу думал: что я мог натворить? А они мне положили листок на стол: <Выбирайте!> <Что это?> <Список белорусских колхозов. Выбирайте, который будете спонсировать>. <Но я гражданин России! Зачем мне содержать ваш колхоз?> <Затем, что ведете бизнес в Беларуси, он прибыльный, мы все цифры знаем. Значит, извольте нагрузку. Такие правила. У нас все помогают. Просим по-хорошему...> И вежливо так убеждают, без шанса отказать.

После этого московский IT-фирмач почесал затылок и решил филиал в Минске свернуть. Но пока сворачивал — добросовестно отчислял деньги белорусскому колхозу.

*Бело-красно-белый флаг в Беларуси — символ антилукашенковских протестов. А залукашенковцы называют его фашистским — за то, что в годы Великой Отечественной он использовался оккупационными властями

Читайте на WWW.KP.RU: https://www.kp.ru/daily/27283/4419921/